Газета “Новое Русское Слово”.
С сокращением
ПРОФЕССИЯ: АДВОКАТ
Известно, что профессия адвоката требует напряженного, кропотливого, как правило – однообразного и рутинного труда. Поэтому в глазах адвоката чаще всего увидeшь хорошо натренированную стандартную улыбку, за которой скрывается глубокое безразличие. Но есть исключения из любого правила. Как и во всякой профессии, в юриспруденции есть люди, которые получают от своего занятия искренний thrill. С каждым новым делом у них загораются глаза, просыпается свежий азарт, спортивный интерес горного лыжника перед новым трудным спуском, смешанный с желанием реально помочь реальному человеку из крови и плоти. Такие юристы нередко идут в криминальное право, в чем-то подражая Перри Мейсону. Но подобные специалисты попадаются и среди адвокатов иных специальностей…
Когда такого увлеченного своим делом юриста спрашиваешь, с какого же возраста он ощутил интерес к юриспруденции, он, как правило, говорит: с тинэйджерства, когда увлекся детективными романами. Некоторые называют младшую школу. Но чтобы юрист сказал вам: “Я решил заниматься этим делом, когда мне было пять лет…” – такое услышишь нечасто!
Но вот – перед нами сидит улыбающаяся, дружелюбная дама и с уверенностью говорит: “Да, вы знаете, я, вообще-то, в юриспруденции с пяти лет…
Даму зовут Изабелла Майзель. Она уже не первый год ведет крайне успешную юридическую практику в городе Юнион, Нью-Джерси. Начинала здесь, в Америке, с работы в американской юридической фирме, а теперь открыла собственную фирму и занимается различными отраслями американского права. На родине же, в Ташкенте, она начинала с… Впрочем, начинала она задолго до того, как на самом деле стала юристом.
Изабелла рассказывает: Я – потомственный адвокат. В 60-е годы, когда я была совсем маленькой девочкой, мой папа был известным в Ташкенте адвокатом, доктором наук; к нему обращались за помощью очень многие люди, которым грозили судебные преследования и тяжелые наказания, как правило, связанные с хозяйственными делами. Так вот, все они приходили, как правило, к нам домой. И я «выполняла» роль этакой секретарши! Поначалу, я развлекала пришедших, ожидавших приема… Потом, когда стала постарше, выслушивала клиентов, читала ходатайства и жалобы, сверяла кассационные жалобы по окончании суда с оригиналом, помогала с переводом на русский язык (некоторые из клиентов ориентировались, в основном, в узбекском).
— Как вы считаете, адвокат – это призвание, или можно с течением жизни выработать в себе качества, необходимые для этой профессии?
— Хорошим адвокатом нужно родиться, это безусловно. Нужно очень любить людей – не в высоком и широком смысле, а очень конкретно и приземленно: любить много общаться с самыми разными людьми, получать удовольствие от социального общения, get thrills от количества людей, “проходящих через вас” за день… Один из моих американских учителей, Judge Strasser, профессор юриспруденции, говорил: “You are a lawyer; you have to love people and if you don’t, you are in a wrong profession.”
— Вы сказали о своем американском учителе. Но ведь вы и в Узбекистане работали адвокатом?
— Да, это так. В Америку я приехала кандидатом юридических наук, уже имея многолетний опыт практической работы.
— Какими отраслями юриспруденции вы занимались в Узбекистане?
— В основним, уголовным правом. Когда я работала в Ташкенте, там как раз набирали мощь политические “хлопковые дела”, санкционированные ЦК КПСС. Свирепствовали московские следователи, если помните таких…
— Как не помнить! Эти люди, безусловно, делали себе publicity, готовили почву для политической карьеры в масштабах Союза…
— Именно так! А Москва их руками унижала и давила узбеков, как народ. На самом деле, страдало огромное количество ни в чем не повинных людей. Московские следователи спешно фабриковали дело за делом, чтобы, показав свою “эффективность и непримиримость”, выслужиться перед начальством. На подозреваемых оказывалось психологическое и физическое давление, ради получения ложных показаний подсудимых похищали, избивали; в республике создался климат жестоких репрессий, почти как в сталинские годы. Мне довелось защищать многих из тех, кто тогда незаслуженно пострадал…
— А как складывалась ваша профессиональная карьера в Америке?
— Я заново пошла в Law School. В принципе, у нас, юристов-иностранцев есть возможность получить лицензию, не оканчивая университета заново – поучиться один год, потом сдать bar exam, и – можно начинать практиковать. Однако, самое главное, что знания не те, нет ни Американского диплома, ни звания Доктора Юриспруденции, а также можно работать адвокатом только в ограниченном числе штатов. Фактически, та программа, которую иностранные адвокаты используют для этой цели, спланирована, как курсы специализации и повышения квалификации в отдельной области права. Программа предполагает, что человек уже имеет базовые знания в законодательстве, построенном на прецеденте, и поэтому никаких основных знаний Американских законов она не дает. Я же решила проучиться все четыре года и получить полноценную профессиональную подготовку. Параллельно учебе работала в начале “паралигалом” (paralegal) – ассистентом юриста – в фирме Ravich Koster Tobin (Team Law), а затем и в двух других многопрофильных фирмах, где училась практическим аспектам Американской юриспруденции. Конечно, все это было бы невозможно без огромной поддержки моей семьи, моего мужа и детей. Училась я напряженно, брала даже летние семестры, в результате прошла четырехлетнюю программу за три года. Моя предыдущая практическая работа позволила мне открыть свой офис через 4 дня после принятия присяги профессионального адвоката.
— В каких же областях юриспруденции вы стали специализироваться после окончания Law School?
— Знания, полученные в многопрофильных фирмах, позволили мне специализироваться сразу в различных областях. Я занимаюсь иммиграционными делами всех видов и являюсь экспертом по иммиграции из стран Европейского Содружества и СНГ.
Другая наша специализация – personal injuries, юридическое обеспечение прав тех, кто получил травмы; “отсуживание” денег у виновников этих травм, вернее, у их страховых компаний. Занимаемся и юридическим обеспечением международного бизнеса; помогаем в организации корпораций, заключаем договоры и приобретаем бизнесы в пользу наших клиентов, защищаем их интересы и финансовые гарантии в межпартнерских соглашениях, юридически обеспечиваем операции с недвижимостью…
— Широкий спектр, ничего не скажешь! По какой из этих специализаций у вас больше всего клиентов?
— У нас очень много иммиграционных дел. Некоторые – очень драматичные. Вот вам, например, такая история. Как известно, многих людей, находящихся в стране без иммиграционного статуса, начинают депортировать. Есть расхожее мнение, что когда против человека начат депортационный процесс, ему уже нельзя помочь. Это неправда! В некоторых случаях изменить статус таким клиентам даже легче… У меня был случай, когда немолодого, образованного человека, не прошедшего интервью на политическое убежище, и его жену собирались депортировать, было заведено депортационноое дело, все как положено…
Но в ходе нашей с ними беседы выяснилось, что мужчина – кандидат медицинских наук. Я быстро подала на него петицию, как на персону с выдающимися с способностями в области науки и в течение 4 месяцев добилась ему разрешения на гринкарту. Обратившись к судье, который вел депортационный процесс, мы получили разрешение на изменение статуса для получения гринкарты. Все обошлось наилучшим образом – а ведь люди уже собирались ставить на себе крест…
Или такая история – несколько более драматичная, связанная с иммиграционной лотереей. Дело в том, что очень многие, кто выиграл в лотерею, так и не получают разрешения на получение статуса постоянного жителя страны. Каждому из выигравших очень важно получить это разрешение до 30 сентября соответствующего года, то есть до конца финансового года, иначе шанс получения гринкарты для этого человека потерян.
Многие люди, выигравшие в иммиграционную лотерею, оказываются лишены своего законного права по вине местных офисов службы иммиграции и натурализации (INS), тянущих дело до 30 сентября. Один мой клиент, выигравший в лотерею, пришел ко мне в марте. Я тотчас отправила его дело в местный офис INS. В апреле я связалась с офисом INS; они просили подождать. В мае – то же самое. В июне – никакого результата. В июле мне вдруг сказали по телефону из этого офиса INS, что моего клиента решили “проверять на благонадежность”. Причины: будучи гражданином Израиля, он многократно ездил оттуда на родину, на Украину. Чиновники из INS решили запрашивать соответствующие ведомства в Израиле для проверки его бэкграунда.
В августе никакого конкретного ответа от них нет. В сентябре, за три недели до истечения срока, я отправила факс в Тель-Авив, в то самое ведомство, куда офис INS посылал запрос. Выяснилось, что… никакого запроса не было! В течение двух месяцев длился блеф!.. Я попыталась убедить супервайзера офиса INS, что нужно наконец рассмотреть дело моего клиента. Ни ответа, ни привета… 28 сентября, за два дня до истечения срока посылаю отчаянное послание в офис INS. Никакого ответа! Связываюсь с генеральным менеджером, до которого практически невозможно добраться. Разъясняю ему ситуацию. Он мне обещает срочно разобраться. Мучаюсь, переживаю за своего клиента. Он, ясное дело, тоже переживает. Наступает тридцатое число – и мы получаем approval notice из местного офиса INS. Я убеждена, что если бы я не проявляла мое постоянного давление, мой клиент не получил бы никакой гринкарты.
… Интересно, что, рассказывая все это, адвокат Изабелла Майзель увлеченно жестикулирует, то улыбается, то ощутимо переживает за тех, кому пришлось нелегко… Видно, что судьбы людей, прошедших через ее офис, ей не только не безразличны – она ими живет… Выходит, можно заниматься юриспруденцией и для удовольствия!
… Покидая уютный, светлый офис Изабеллы в деловом квартале зеленого Нью-Джерсийского городка Юнион, я задумался о том, что реальная жизнь иногда не укладывается в наши стереотипы. И о том, как хорошо, что есть у нас в “русскоязычной Америке” такие адвокаты, как Изабелла Майзель. Такие адвокаты – и такие люди!